«Агенты международного еврейского капитала, ненавидящие христианство и жаждущие полного контроля над финансами и природными богатствами России, готовили вооруженное восстание против Самодержавной власти. А представители русской интеллигенции из числа западников-либералов поддерживали революционное движение, исходя, как им казалось, из великой идеи — “свободы, равенства, братства”.
Идея же эта активно внедрялась в сознание различных слоев русского общества масонами, среди которых были и люди, которые искренно поверили, что воплощение этих лозунгов принесет нашему народу истинное благо. Таким образом, идея монархии, власти Самодержавного Царя стала считаться в среде либеральной интеллигенции устаревшей и не только мешающей, но и вредной для “мира, процветания и прогресса” в России. Такие настроения проникли даже в умы носителей государственной власти, более того, даже в Царствующий Дом Романовых» [5] (с. 66).И, причем, не только проникли, но и укоренились практически во всех членах Царствующей фамилии, исключая, понятно, лишь саму Царскую Семью. Потому опоры среди своих ближайших родственников у Николая II не было.
Причем, это враждебное настроение великих князей имеет достаточно глубокие корни. Вот, например, по каким причинам удалась провокация революционерам, которые, как получается, пафос «кровавого воскресенья» разыгрывали совместно с великосветской чернью, стоящей у Царского престола с ножом за спиной:
«Командующим Санкт-Петербургским Военным округом был Великий Князь Владимир Александрович. Есть основания полагать, что он завидовал своему брату Императору Александру III, а потом Его Наследнику Императору Николаю II. Историческое предание в среде потомков Императорской Фамилии сохранило саркастическое выражение Государя Александра Третьего после крушения Царского поезда в Борках 17 октября 1888 года: “То-то Владимир расстроится”, — разумея реакцию брата, когда он узнает, что Царская Семья избегла смерти. Император, уверенный в силе своей власти и, видимо, не желая того, чтобы следствие по делу об этом крушении в конце концов вышло на причастность к нему своей ближайшей родни, распорядился поручить расследование комиссии, возглавляемой заведомым либералом А.Ф. Кони, который в силу своих убеждений не стал бы докапываться до истины об этом преступлении. Однако Великий Князь Владимир, а всего более его супруга Великая Княгиня Мария Павловна не теряли надежды на то, чтобы занять Российский Престол и при Императоре Николае. И, если бы “вдруг” разбушевавшаяся народная стихия уничтожила бы всю Царствующую Семью. Все действия войск Петербургского округа по пресечению заведомо подготовляемых революционерами во главе с Максимом Горьким безпорядков в начале января 1905 года носили столь же запланированный провокационный характер. На усмирение разбушевавшейся толпы намеренно были направлены армейские и гвардейские части, не имевшие никакого опыта по безкровному умиротворению городских волнений. При этом казачьи части, такой опыт имевшие, от этого дела были устранены.
Замысел революционеров был прост: несколько колонн спровоцированных рабочих-демонстрантов должны были подойти с вызывающей петицией к Зимнему Дворцу для передачи документа лично Государю. Другие колонны не должны были быть допущены на Дворцовую площадь, а расстреляны на подходах к центру города, что подогрело бы возмущение собравшегося у Дворца народа. В момент, когда Государь появился бы на балконе Зимнего с умиротворяющим призывом, снайпер должен был совершить убийство Императора. Дальше — возбужденная кровью народная стихия завершила бы дело уничтожения Царствующей Семьи. Именно это было главной причиной того, что Великий Князь Владимир распорядился о привлечении армейских частей для наведения порядка. Сразу же после событий он был отстранен от должности и отправлен в отставку. Естественно, расследование против члена Императорской Фамилии не велось вовсе. Этот проект не удался. Однако после того как на Петроградской стороне из толпы раздались провокационные выстрелы в голову одной из колонн демонстрантов, то войска предприняли ответные меры: вслед за предупредительными залпами в воздух был сделан залп по людям. Были погибшие и раненые с обеих сторон, но их число едва ли превышало несколько десятков. Сохранились донесения командиров армейских частей от 9 января, не объединенных еще в обезличенную сводку, где описывались конкретные действия солдат и офицеров. Русских офицеров того времени вряд ли можно было бы обвинить в какой бы то ни было лжи, а тем более во лжи коллективной. Из этих донесений явствует, что наибольшее число жертв с обеих сторон принесли не усмирение демонстрантов в первой половине дня, а перестрелки с погромщиками на Васильевском острове, когда боевики пытались захватить один из арсеналов и местные оружейные магазины. В этих перестрелках погибло несколько человек. Однако в городе уже в пятом часу вечера появились листовки о расстреле “мирной демонстрации” на Дворцовой площади. Именно в этих листовках и сообщалось, что воинскими частями убито более тысячи демонстрантов» [70] (с. 403–404).
На самом же деле число жертв безпорядков было не столь и велико:
«Всего 9 января оказалось 96 человек убитыми…» [2] (с. 71).
Это количество жертв с обеих сторон. Понятно, на самом деле. Но вот пропаганда вылепила для нас «Кровавое воскресенье»:
«В.И. Ленин в своих работах приводит цифру 4 600» [2] (с. 72).
То есть врет и не краснеет сам вождь «мирового пролетариата», а уж что там говорить за каких-то владельцев газет, с потрохами закупленных японцами?
Кстати, Ленин в те еще времена не являлся германским шпионом. Он являлся шпионом японским. А потому за ведущуюся им подрывную во время войны против России деятельность Япония не жалела средств ни на него самого, ни на его подрывную организацию:
«Акаси выделил Ленину 50 000 иен, отдельный транш был выделен на издание газеты “Вперед”. Сама Женевская конференция обошлась японскому Генштабу в 100 000 иен» [2] (с. 73).
Вот за какие «коврижки» Ленин и его банда нагло врали о событиях той поры, когда ими задуманная провокация, что уже было на самом деле, просто не удалась. Царя они не убили, многотысячного побоища людей также не организовали. Акция удалась лишь по части трезвона: наглое вранье революционеров разлетелось по умам в виде газет и листовок:
«Очевидно, что эти листовки были отпечатаны заранее, поскольку ни одна из колонн демонстрантов вообще не дошла до центра города [до Дворцовой площади, где якобы и расстреляна эта объявленная в листовках тысяча человек — А.М.]. Но сами по себе стрельба в городе, шествие колонн и передвижение войсковых частей в обывательском сознании создавали более чем тревожное настроение, которое легко согласилось с заведомой ложью возмутительных прокламаций. Именно по этим прокламациям и публиковали свои сообщения на следующий день все петербургские газеты. Так в историю вошел мистический подлог о Николае “Кровавом”» [70] (с. 404).
То есть в сговоре были здесь: и революционеры, и раструбившие вранье газетчики, и даже члены Царской фамилии!
И это, вновь отметим, еще 1905 год…
Но, что выясняется, еще за 17 лет до этого члены этой фамилии уже готовили на Царя покушение. Именно во избежание грандиозного скандала с привлечением к суду своих ближайших родственников Александр III счел за лучшее все же замять инцидент, предоставив следствие вести демократам: что они ничего не найдут, он был более чем уверен. Вот еще с каких пор члены Царствующей фамилии являются врагами Царя и его Семьи.
«Это было как бы началом революции. Волнения возрастали, и дворянские собрания и земцы вели себя вызывающе, забыв, что страна ведет тяжелую войну с внешним врагом. В общем, это была генеральная репетиция февральской революции 1917 года, благополучно все же закончившаяся, не в пример 1917 году, когда не оказалось такого человека в армии, как Мин и Дубасов, и в управлении таких людей, как П.Н. Дурново. Вместо этих преданных Государю и Родине людей, в “армии на верхах была дыра” (по красочному выражению И. Солоневича), а в управлении и при Дворе то, что написал А. Суворин в своем дневнике» [70] (с. 42).
А в дневнике он наградил их следующими эпитетами:
«У нас нет правящих классов. Придворные — даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд» [71] (с. 25).
То есть ничего национально русского в этом обществе не было. Оно было всецело на стороне врагов России:
«Все военные неудачи на море и суше, как взятие Порт-Артура, Цусимская катастрофа, поражение при Мукдене, русское общество принимало с почти нескрываемым злорадством. Для Государя на первом плане было доведение до успешного конца исторической борьбы, для общества — борьба против власти…» [70] (с. 42).
Странно как-то, но неужели же это чухонское по своему внутреннему содержанию антирусское общество никак не могло взять в толк, что власть-то находится у него у самого и что рубит сук оно этим своим злорадством и помощью врагам под собственным же задом?
Так что высшее общество, совместно, что выясняется, и с великими князьями (еще 1888 г. попытка расправиться с Царской Семьей — их рук дело — А.М.), было к тому времени опутано сетями этой привитой ему модной игры в революции. А потому поддержки правительству в высших эшелонах власти не было.
А подпитываемые деньгами банкирских домов террористы, под одобряющие крики верхних слоев высшего в ту пору петербургского общества, начали самую настоящую травлю тех немногих из государственных служащих, которые на сговор с врагами Отечества идти не желали:
«За шесть недель только, от 1 июля до 15 августа 1906 г., террористы совершают 613 покушений и убивают 244 человека…
25 августа 1906 в газетах появилось одновременно два знаменитых документа: обширная программа правительственных мер и закон о военно-полевых судах.
Император Николай II пошел на самые решительные меры — введение военно-полевых судов, которые быстро отрезвили убийц и насильников за какой-то год» [2] (с. 78–79).
«Эта мера была суровая, но необходимая: только за 1906 год террористы убили 768 и ранили 820 представителей и агентов власти, при этом число убитых значительно превышало число казненных. За все время этих судов казнили 683 человека. (По ныне рассекреченным данным, в СССР в мирное время в 1960–1970 годах за тяжкие преступления к высшей мере наказания — расстрелу — в судебном порядке приговаривались около 1 000 человек ежегодно)» [2] (с. 80).
Так что Николай II все же положением овладел, но, к сожалению, самые ценные для страны люди были убиты террористами. Именно их дефицит и приведет затем к февральским событиям, когда придется констатировать: «кругом измена, и трусость, и обман».
Так что предательства во времена войны с Японией затем вновь повторятся уже в куда как более серьезной войне, когда России объявят войну сразу три государства: Германия, Австро-Венгрия и Турция.
И здесь вновь тон, среди предателей, задавал один из главных родственников — великий князь Николай Николаевич:
«После смены под давлением, более того — можно сказать — по требованию Верховного, целого ряда министров, усилились разговоры о все растущем влиянии Великого Князя. Враги по-своему комментировали эти слухи. Императрица все более настораживалась... Ей казалось, что намеренно убирали самых верных Ее слуг...» [72] (с. 294).
Да, так оно и было: под давлением облепленной масонами, словно мухами, Ставки были убраны со своих постов верные Николаю II четыре министра. Вот что сообщает об уже подготавливаемом в ту пору перевороте адмирал Бубнов:
«…нас точно громом поразила весть о смене Великого Князя и принятия Государем Императором должности Верховного Главнокомандующего. Мы все, проникнутые безграничной преданностью Великому Князю, ...были этим совершенно подавлены...
В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест и, пожелай Великий Князь принять в этот момент какое-либо крайнее решение, мы все, а также и Армия, последовали бы за ним» [117].
То есть этим замещением Главнокомандующего был практически предотвращен государственный переворот.
Что не мог не заметить даже великий князь Андрей Владимирович:
«Можно пока лишь строить догадки о том, что Ники стали известны какие-то сведения относительно Н.Н.» [132] (с. 125).
Гиацинтов про Николая Николаевича пишет, что:
«…твердо убежден и знаю по источникам, которые я теперь прочел, что он участвовал в заговоре дворцового переворота вместе с нашими левыми деятелями, среди которых главную роль играл Гучков, Милюков, Керенский, князь Львов и, к сожалению, наш генералитет, включая даже генерал-адъютанта Алексеева…» [133] (с. 152).
«Наконец, сам Государь, перед отстранением великого князя, сказал, похлопывая рукой по папке с какими-то бумагами: “Здесь накопилось достаточно документов против великого князя Николая Николаевича. Пора покончить с этим вопросом” [135] (с. 129)» [134] (с. 46).
А вообще роль Николая Николаевича в будущем дворцовом перевороте была озвучена генералом М.Д. Скобелевым еще в 1877 году:
«Если он долго проживет, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол. Это будет самый опасный человек для царствующего императора» [134] (с. 48).
А потому:
«Решительные шаги Царя летом 1915 года вызывают озлобленную реакцию его противников, приложивших все усилия к тому, чтобы Николай II отказался от принятия должности Верховного Главнокомандующего. Но Император с железной твердостью отстаивал свое решение и не шел ни на какие уступки оппозиции» [2] (с. 198).
Так прокомментировала Анна Вырубова заключительную сцену заседания Совета Министров в Царском Селе, произошедшего 20 августа 1916 г.:
«Уже подали чай, когда вошел Государь, веселый, кинулся в свое кресло и, протянув нам руки, сказал: “…Выслушав все длинные, скучные речи министров, я сказал приблизительно так: Господа, моя воля непреклонна, я уезжаю в ставку через два дня! Некоторые министры выглядели, как в воду опущенные”» [136] (с. 158).
И все потому, что этим решительным поступком Николая II был отстранен от власти главный в тот момент претендент на лидерство среди плетущихся сетей революции:
«Великий князь Николай Николаевич являлся стержнем, вокруг которого плелась вся интрига против личности русского Монарха» [137].
И этот стержень Николай II устранял одним лишь росчерком пера. И теперь становится понятным:
«…почему так цинично взбунтовались министры, когда узнали о желании Государя сослать вел. князя на Кавказ… Эти министры… боялись не за армию и Россию, а за провал заговора, в котором, как выяснилось впоследствии, они играли видную роль» [137].
Таким образом, была:
«…сорвана первая фаза государственного переворота, намеченного на 1915 год» [134] (с. 64).
«…не добившись результата, эти круги начинают еще сильнее консолидироваться. 25 августа в Государственной Думе и Государственном совете создается так называемый “прогрессивный” парламентский блок, председатель и три четверти руководящего органа которого были тайными членами “Военной масонской ложи”, которая всеми доступными ей средствами начнет готовить в России государственный переворот. Наступает новый этап противостояния Царя и антирусской, антиправославной масонской организации» [2] (с. 199).
Вот что сообщает Кобылин о заключительной фазе отстранения Николая Николаевича:
«После отъезда великого князя стало как-то легче. Как будто разрядилась гроза. Кто знал истинный смысл свершившегося, крестились. Был предупрежден государственный переворот, предотвращена государственная катастрофа» [135] (с. 130).
«И как была права Императрица! Оставь Государь Николая Николаевича на его посту, наверно, и переворот произошел бы раньше, да и немцы были бы в Москве и Петербурге. Но все, конечно, было уже давно предусмотрено. Даже если бы не было ни Распутина, ни Государыни, ни Протопопова, ни Штюрмера, ни всего того, о чем кричали все наши “прогрессивные” деятели и просто одураченные обыватели в великокняжеских хоромах и дешевых “меблирашках”, все равно ничего бы не изменилось. Могли изменить всю подготовляющуюся ситуацию, вернее, не допустить до этого, только высшие военачальники, но... они или сами были участниками заговора, или были слишком ничтожны по своим качествам, чтобы противостоять силам Зла» [70] (с. 112).
И когда Николай II, наконец, отстранив от командования Русской армией своего дядю Николая Николаевича, отбыл на фронт, обязанности выбора министров легли на плечи Александры Федоровны.
«Живя в Ставке, Государь раз в месяц приезжал на несколько дней в Царское Село. Все ответственные решения Государь принимал сам, но в свое отсутствие поручил Императрице поддерживать сношения с министрами и сообщать Ему обо всем происходящем в Петрограде. Это не было формальным возложением на Государыню известных обязанностей, но, доверяя всецело своей супруге, Государь мог положиться только на Государыню. В этом были виноваты, как и члены Императорской Фамилии (не исключая Императрицы Марии Феодоровны), так и та часть высшей бюрократии, которая, за исключением нескольких имен, потеряла доверие своего Монарха. И совершенно прав был Государь в своем решении» [70] (с. 144).
Но если тех, кого срочно требовалось гнать взашей с самых важных государственных постов, особо искать не приходилось — ими были чуть ли ни все подряд вновь поставленные при поддержке «прогрессивных сил» царские министры, за очень редким исключением, то подыскивать им замены было просто не из кого. О чем Императрица и сокрушалась:
«Но где же найти людей? Извольского — с нас довольно — он не верный человек, Гирс мало чего стоит. Бенкендорф — одно его имя уже против него» [70] (с. 157).
А вот кем в тот момент являлся Сазонов:
«…французский посол Палеолог рассказывает, что великая княгиня Мария Павловна (старшая) рассказывала ему, что Сазонов “говорил ей о безотрадном положении дела”:
“Императрица — сумасшедшая, а Император слеп и не видит, куда ведет страну. Говоря о Марии Павловне, Сазонов добавил: Vest elle qu'il nous aurait fallu comme imperatrice” (Вот ее следовало бы иметь Императрицей — ред.)» [70] (с. 158).
То есть если не откровенные идиоты оказывались у штурвала государства, в кабинете министров, которых требовалось постоянно менять, то предатели — вот с кем приходилось иметь дело Императорской Чете в те предгрозовые годы.
Догадывалась ли Александра Федоровна о предательстве Сазонова?
Вот что она пишет о нем 17 марта 1916 г.:
«Хотелось бы, чтобы ты нашел подходящего преемника Сазонову, не надо непременно дипломата! Необходимо, чтобы он уже теперь познакомился с делами и был настороже, чтобы на нас не насела позднее Англия и чтобы мы могли быть твердыми при окончательном обсуждении вопроса о мире. Старик Горемыкин и Штюрмер всегда его не одобряли, так как он трус перед Европой и парламентарист, а это была бы гибель России...» [118] (с. 406).
Гибелью для России являлась и его повышенная готовность к предательству, чуть выше красноречиво озвученная Марией Павловной.
Ничуть не меньшим «парламентаристом» оказался и Поливанов. В Думе, как сообщает министр Земледелия Наумов:
«…установилась у генерала Поливанова тесная деловая дружба с Александром Ивановичем Гучковым, состоявшим продолжительное время главным руководителем думских работ по рассмотрению военных вопросов. Дружба эта привела к двум результатам: с одной стороны, она отняла от генерала Поливанова симпатии Государя, лично не расположенного к Гучкову, с другой, впоследствии вовлекла Алексея Андреевича в совместную революционную работу с Гучковым, оказавшимся Военным Министром Временного Правительства 1917 г. Работа эта завершилась полнейшей дезорганизацией военной дисциплины и катастрофическим разложением всей, еще недавно славной Императорской армии» [74] (с. 360).
Причем, вот что говорится Кобылиным о самом Наумове — авторе вышеприведенных строк о военном министре Поливанове:
«Наумов был масоном» [70] (с. 417).
Поливанов, кстати, тоже:
«…дружба Поливанова с Гучковым была основана на том, что оба были “братьями” масонами» [70] (с. 110).
То есть даже и сам обвинитель такой же враг, как и им обвиняемый министр.
А вот что сообщает князь Оболенский о следующем ответственном лице, к которому, узнав о заговоре, обратился отец Георгий Шавельский:
«Петербург был набит бородачами запасными, большей частью из рабочих фабрик и заводов. Каждый солдат получал из революционного фонда ежедневно 25 рублей. Это происходило в конце 1916 года, а восстание было назначено 22 февраля 1917 года. Было время еще предупредить заговор и ликвидировать зачинщиков. Через несколько дней я отправился к Штюрмеру, тогда Председателю Совета Министров, и по долгу присяги доложил ему, что видел и знал.
— Примите меры, доложите Государю, — сказал я ему. В ответ на это я услышал, что он прикажет немедленно поставить около своей квартиры трех городовых, а меня просит достать от Гучкова его переписку с Алексеевым.
— Власть в ваших руках, я указал вам даже, где хранятся письма, полиция должна произвести выемки, а не я, — ответил я ему.
Никаких мер не было принято» [75] (с. 103).
Вот и еще один предатель — председатель Совета министров Штюрмер. Или вновь это избитое: недосмотрел, недоглядел, ошибся?
Ни в чем он, чувствуется, не ошибся, но лишь выполнил в тот момент чью-то волю — какого-то закулисного дирижера, принудившего его следовать правилам предлагаемой этим дирижером игры. Потому и это предательство не следует списывать как какой-то частный случай.
А вот кого называет князь Оболенский в качестве организаторов государственного переворота:
«Я понял, что попал в самое гнездо заговора. Председатель Думы Родзянко, Гучков и Алексеев были во главе его. Принимали участие в нем и другие лица, как генерал Рузский и даже знал о нем А.А. Столыпин, брат Петра Аркадьевича» [75] (с. 101).
Родной брат убитого революционерами Столыпина принял сторону лагеря его убийц! Кто ж будет ожидать удара еще и с этой стороны?
Кстати, Александра Федоровна была достаточно проницательна в отношении заговорщиков, о чем писала Николаю II:
«…Родзянко, Гучков, Поливанов и К° являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предполагать (это я чувствую)» [70] (с. 174).
Но и это было еще не все, что открылось Царственной Чете:
«Вскоре Их Величества узнали, что генерал Алексеев, талантливый офицер и помощник Государя, состоял в переписке с предателем Гучковым. Когда Государь его спросил, он ответил, что это неправда. (Не напоминает ли это разговор Павла I с Паленом? — В.К.)» [70] (с. 176).
Шавельский докладывал Председателю Совета Министров — где находится целый письменный стол, полный таких писем, но тот не доложил об этом Николаю II, хотя сам просто обязан был по долгу своей службы провести расследование. Потому это откровенное вранье Алексеева в тот момент заговорщиков и спасло.
Так что куда ни плюнь — везде либо какие-то недотепы, с зашоренными пропагандой мозгами, либо масоны и откровенные предатели. На кого могла в тот момент опереться Царственная Чета?
Библиографию см.:
СЛОВО.Серия 5. Кн. 3. Св. старец Григорий http://www.proza.ru/2017/05/11/914
Свежие комментарии