Остров людоедов. Документальные свидетельства очевидцев.

из 6 100 чел. на 20 августа осталось 2 200 чел. Остров прозван Островом Смерти или «Смерть-Остров» (реже остров людоедов).

многие родственники и односельчане, высланные вместе с ними, померли. Ели траву, коренья, голубей, воробьев. Собирали ягоды, грибы. Даже научились ядовитые грибы есть. Бездомных кошек и собак тоже не было.

Все поприели. Голод это страшно! Когда он затягивается, тогда даже прием пищи не возвращает человека к жизни.

Из всех моих ровесников только я да еще один парень уехали в СССР. Я из чувства патриотизма. Он по необходимости, так как для выезда в другие страны ему надо было заплатить алименты за 18 лет китаянке, с которой он прижил младенца. Остальные наши уехали в Австралию, Германию, Канаду. Живут там припиваючи, как сыр в масле катаются. Не пережили того разочарования, которое пережили мы, попав на свою историческую Родину.

Док. 135

Кузлик Зинаида родилась в 1937 г. в г. Прокопьевске. Рассказ записал Кельмаков Владимир в 2001 г. (Новокузнецк)

Меня еще не было во время коллективизации. Но про нее я знаю очень много. Мои родители попали под раскулачивание. Вместе с бабушкой и дедушкой их сослали в Прокопьевск строить шахты. В нашей семье часто говорили про деревню, про коллективизацию, про ту несправедливость, которую устроила нам советская власть. Несправедливо было забирать хлеб, инвентарь, дома, выселять хороших хозяев в Сибирь. Как преступников каких! Это были зажиточные, добротные крестьяне, которые работали от зари до зари. Власть им поставила в вину, мол, эксплуатировали чужой труд.

А того не понимали, что зажиточные крестьяне, которых обозвали какими-то кулаками, составляли 20% всех крестьян, а давали 50% товарного хлеба. Они же страну кормили! А бедняк производил столь мало, что сам же все и съедал, не вывозил на рынок продукцию. Уничтожали кулачество, уничтожали цвет крестьянства. Потому-то крестьянство и не возродилось до настоящего времени. Это привело к жесточайшему голоду 30-ых годов. Родители об этом все время говорили, но предупреждали, чтобы мы не болтали об этих разговорах. Свое добро люди нажили ценой тяжелого труда многих поколений своих семей. И когда все это пришлось отдавать голытьбе, впадали в отчаяние. Они, конечно, сопротивлялись. Но что они могли сделать против милиции и НКВД? Раскулачивала районная комиссия, в которую входили представители районного начальства, НКВД, милиция и деревенский представитель начальства. Родители рассказывали, что часто деревенское начальство было против раскулачивания семей, особенно середняков. Да кто их слушал! Не согласен, значит, враг! Забирали все, что было. Оставляли голым дом. Людей переселяли в хлев или амбар. Это если не выселяли. А при выселении разрешали взять только что-то из одежды да поесть. Односельчане сочувствовали раскулаченным, укрывали их у себя. Да разве спрячешься от власти? Тем более в деревне, где каждый человек на виду. Картина раскулачивания совпадает с картиной, описанной в книге Иванова «Вечный зов». Но в реальной жизни было страшнее. Об этом страшном часто говорили родители. Мгновенно рушился многогодовой уклад жизни. Уничтожалось все, что было нажито поколениями. Испытывали чувство неприятия глупого решения, обиды, озлобленности. Или, наоборот, обреченности, смирения. Помогала вера в Бога. Говорили о раскулачивании как Божьем наказании и необходимости, в связи с этим, смирения. Страх был. Но не за себя, а за детей, стариков. Ведь они умирали при выселении. После раскулачивания мы, как и все, голодали. Перебивались тем, что Бог пошлет: лебеда, крапива, коренья. Кого не выселили, пошли на заработки в город. Да там и помирали. Ведь голод настал. Я родилась уже на выселке. Как раскулачивали родителей, они не рассказывали. Только лица каменели при этих воспоминаниях. Но рассказывали, что когда вели всех колонной, люди смотрели молча, угрюмо. Тайком приносили пищу, одежду, но ничего не говорили. Наверное, из-за страха. Всех высланных с родителями привезли в Прокопьевск и определили на работу в шахтах. Даже 12–13 летних подростков поставили на самые трудные и тяжелые работы. Как каторжников. Потом разрешили строить свои дома. Работать эти люди привыкла с детства. Строили для себя. Поэтому и дома добротные получились. А не так-сяк, как для всех строили. Свободными родители не были. Перейти на другую работу им было нельзя. Милиция и НКВД контролирующие органы. Где, что ни случись, обязательно к нам идут. Будто мы закоренелые преступники и хорошего ждать от нас нечего. Питались очень плохо. Да разве это можно назвать питанием? Выручали грибы, орехи, ягоды. Выручал огород. Жили не на зарплату, а за счет того, что вырастили. Вырастили и съели. Вот и все наше советское благополучие. В войну картошку выдавали. И в обед, и в ужин, и в завтрак картофель. Ну, а после войны уже хорошо питались: и молоко, и мясо, и птица, и яйца, не вдоволь, но ели, особенно по праздникам. Сама я, конечно, не помню, но родители рассказывали, что многие родственники и односельчане, высланные вместе с ними, померли. Ели траву, коренья, голубей, воробьев. Собирали ягоды, грибы. Даже научились ядовитые грибы есть. Бездомных кошек и собак тоже не было. Все поприели. Голод это страшно! Когда он затягивается, тогда даже прием пищи не возвращает человека к жизни. Родители работали в шахте… по 14–16 часов, там же и спали. Правда, по карточкам давали крупу, хлеб, мясо или колбасу (шахтерская). Шахтер получал 600 рублей, а другие — по 200–300 рублей. Булка хлеба стоила 100 рублей. Вот и судите, что можно было купить. Магазины пустые. На рынках только можно было покупать… Думала, что наши вожди заботятся о нас. А сейчас думаю, что власть — это что-то очень далекое от народа. Они решают свои проблемы, а народ живет своей жизнью… В сталинских лагерях, о которых ты спрашиваешь, я не была. Но знаю от знакомых, что кому удалось выжить, и их освободили, то у них взяли подписку о неразглашении всего, что было с ними в лагерях, тюрьме. Так что, мил человек, ничего ты не узнаешь о тех лагерях. Люди боялись опять в них попасть за рассказы о жизни в них. Из отсидевших сейчас никого, я думаю, уже и в живых-то не осталось.

Но остались письменные свидетельства о них. Вот что творилось с теми людьми, которые подверглись раскулачиванию и не были убиты большевиками сразу, не были заморены голодом и холодом еще до посадки на большевицкую тюрьму смерти — пароход для пересылочных, увозящих людей в тундру и тайгу на верную гибель. К ним, как и водится, большевики подсаживали уголовников. Зачем? Думается, определенная часть русского общества в эти страшные голодные времена большевицкого лихолетья, в силу своей склонности не особо забивать свою голову моралью, коль есть сильно хочется, перешло рубеж дозволенности и просто не смогло не превратиться в отребье — часть уголовного мира. Да и как могло быть иначе, если только к середине 20-х гг. в стране находилось 7 млн. безпризорных детей? Ведь если они выжили, лишившись ближайших родных, то лишь за счет воровства или детской проституции. Да, устраивали потом и для них приюты. Но они, вырастая и имея уже опыт вольной жизни, работать за копейки, которые платила за просто лошадиную пахоту советская власть, не слишком-то и шли. А потому возвращались к добыванию финансовых средств более легким способом: воровством и грабежами. Таковых, понятно, большевики тоже не хотели иметь в своей стране с железной карательной дисциплиной. Понятно, такой контингент вполне годился в начальственный состав колхозов или в карательные органы страны, но их оказалось слишком много, чтобы сдобрить этими негодяями все начальственные посты в стране. А потому их избыток теперь постоянно отправляли вместе с нормальными людьми, предназначенными большевиками на убой. Из-за чего даже очередной концлагерь коммунистам частенько не удавалось построить: мигом сколачивающиеся в шайки эти негодяи грабили и убивали арестованных большевиками честных людей, отбирали у них еду и последнюю одежду. А потому большевицкие этапы выгребали из трюмов покойников целыми партиями практически на каждой остановке. Вот об этих кошмарах и сообщает вверх по инстанции один из комиссаров, сопровождающих пересыльных, сам в ужасе от происходящего:

Письмо инструктора Нарымского окружкома ВКП(б) Величко в партийные органы о положении на острове Назино 3–22 августа 1933 г.

Совершенно секретное

Иосифу Виссарионовичу Сталину, Роберту Индриковичу Эйхе и секретарю Нарымского окружкома ВКП(б) К.И. Левиц

29 и 30 апреля этого года из Москвы и Ленинграда были отправлены на трудовое поселение два эшелона деклассированных элементов. Эти эшелоны, подбирая по пути следования подобный же контингент, прибыли в г. Томск, а затем на баржах в Нарымский округ. 18 мая первый и 26 мая второй эшелоны, состоя из трех барж, были высажены на р. Оби у устья р. Назина на острове Назино против остяцко-русского поселка и пристани этого же названия (Александровский район, северная окраина Нарымского округа). Первый эшелон составлял 5 070 человек, второй 1 044 [чел.]. Всего 6 114 человек. В пути, особенно в баржах, люди находились в крайне тяжелом состоянии: скверное питание, скученность, недостаток воздуха, массовая расправа наиболее отъявленной части над наиболее слабой (несмотря на сильный конвой). В результате, помимо всего прочего, высокая смертность, например, в первом эшелоне она достигла 35–40 чел. в день. Показателен в данном случае такой факт. Первый эшелон пристал к острову в прекрасный солнечный день. Было очень тепло. В первую очередь на берег были вынесены до 40 трупов, и потому, что было очень тепло, а люди не видели солнца, могильщикам было разрешено отдохнуть, а затем приступать к своей работе. Пока могильщики отдыхали, мертвецы начали оживать. Они стонали, звали о помощи и некоторые из них подползли по песку к людям. Так, из этих трупов ожили и стали на ноги 8 чел. Жизнь в баржах оказалась роскошью, а пережитые там трудности сущими пустяками, по сравнению с тем, что постигло эти оба эшелона на острове Назино (здесь должна была произойти разбивка людей по группам для расселения поселками в верховьях р. Назиной). Сам остров оказался совершенно девственным, без каких [бы] то ни было построек. Люди были высажены в том виде, в каком они были взяты в городах и на вокзалах: в весенней одежде, без постельных принадлежностей, очень многие босые. При этом на острове не оказалось никаких инструментов, ни крошки продовольствия, весь хлеб вышел и в баржах, поблизости также продовольствия не оказалось. А все медикаменты, предназначенные для обслуживания эшелонов и следовавшие вместе с эшелонами, были отобраны еще в г. Томске. Такое положение смутило многих товарищей, сопровождавших первый эшелон [в] 5 070 чел. (Дело в том, что еще в баржах многие из-за недостатка хлеба голодали). Однако эти сомнения комендантом Александровско-Ваховской участковой комендатуры Цыпковым были разрешены так: «Выпускай... Пусть пасутся». Жизнь на острове началась. На второй день прибытия первого эшелона 19 мая выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные, истощенные люди без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у огня. Трудно сказать, была ли возможность делать что-либо другое, потому что трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения, холодов, ожогов и сырости, которая окружала людей. Так трудно переносился холод, что один из трудпереселенцев залез в горящее дупло и погиб там, на глазах людей, которые не могли помочь ему, не было ни лестниц, ни топоров. В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй 73. Новый день дал новую смертность и т.д. Сразу же после снега и мороза начались дожди и холодные ветра, но люди все еще оставались без питания. И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм. Получив муку, люди бежали к воде и в шапках, портянках, пиджаках, штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке), падала и задыхалась, умирая от удушья. Всю свою жизнь на острове (от 10 до 30 суток) трудпоселенцы получали муку, не имея никакой посуды. Наиболее устойчивая часть пекла в костре лепешки. Кипятка не было. Кровом оставался тот же костер. Такое питание не выправило положения. Вскоре началось изредка, а затем в угрожающих размерах, людоедство. Сначала в отдаленных углах острова, а затем где подвертывался случаи. Людоеды стрелялись конвоем, уничтожались самими поселенцами… та мука, которая выдавалась трудпоселенцам, попадала не всем. Ее получали так называемые бригадиры, т.е. отъявленные преступники. Они получали мешки муки на «бригаду» и уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Неспособность или нежелание организовать обслуживание людей дошло до того, что когда впервые привезли на остров муку, ее хотели раздавать пятитысячной массе в порядке индивидуальном, живой очередью. Произошло неизбежное: люди сгрудились у муки, и по ним была произведена беспорядочная стрельба. При этом было меньше жертв от ружейного огня, чем затоптано, смято, вдавлено в грязь. Надо полагать, комендатура острова и ее военные работники, во-первых, мало понимали свои задачи по отношению [к] люд[ям], которые были под их началом, и, во-вторых, растерялись от разразившейся катастрофы. Иначе и нельзя расценить систему избиений палками, особенно прикладами винтовок, и индивидуальные расстрелы трудпоселенцев. Приведу один пример расстрела, потому что он ярко характеризует попытки организовать людей. Один трудпоселенец попытался два раза получить муку (мука выдавалась кружками, чайными чашками), был уличен, «Становись вон там», скомандовал стрелок Ходов. Тот стал на указанное место, в сторонке. Ходов выстрелил и убил наповал (он убил многих, но сейчас рассчитан по личной просьбе). Такие методы руководства и воспитания явились очень серьезной поддержкой начавшемуся с первых же дней жизни на острове распаду какой бы то ни было человеческой организации. Если людоедство явилось наиболее острым показателем этого распада, то массовые его формы выразились в другом: образовались мародерские банды и шайки, по существу, царившие на острове. Даже врачи боялись выходить из своих палаток. Банды терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая и убивая людей. Здесь же на острове открылась настоящая охота и в первую очередь за людьми, у которых были деньги или золотые зубы и коронки. Владелец их исчезал очень быстро, а затем могильщики стали зарывать людей с развороченными ртами. Мародерство захватило и некоторых стрелков, за хлеб и махорку скупавших золото, платье и др… В конце мая (25–27) началась отправка людей на т[ак] н[азываемые] участки, т.е. места, отведенные под поселки. Участки были расположены по р. Назино за 200 километров от устья, поднимались на лодках. Участки оказались в глухой необитаемой тайге, также без каких бы то ни было подготовительных мероприятий. Здесь впервые начали выпекать хлеб в наспех сооруженной одной пекарне на все пять участков. Продолжалось то же ничегонеделание, как и на острове. Тот же костер, все то же, за исключением муки. Истощение людей шло своим порядком. Достаточно привести такой факт. На пятый участок с острова пришла лодка в количестве 78 чел. Из них оказались живыми только 12. Смертность продолжалась. Участки были признаны непригодными, и весь состав людей стал перемещаться на новые участки, вниз по этой же реке, ближе к устью. Бегство, начавшееся еще на острове (но там было трудно: ширина Оби, шел еще лед) здесь приняло массовые размеры… Люди, не зная, где они, бежали в тайгу, или на плотах, погибали там или возвращались обратно. После расселения на новых участках приступили к строительству полуземляных бараков, вошебоек и бань только во второй половине июля. Здесь еще были остатки людоедства и на одном из участков ( 1) закапывались в землю испорченные мука и печ[еный] хлеб, портилось пшено на другом (участке 3). Можно привести факты прямой провокации: несмотря на то, что поселки [находились] в тайге, больные лежали на земле, а та часть, которая помещалась на нарах из палок, лежала на мху, в котором немедленно заводились черви. Или: обмундирование висело в складах, а люди голы, босы, заедались вшивостью. Нужно отметить, что все описанное так примелькалось начсоставу и работникам большинства что трупы, которые лежали на тропинках, в лесу, плыли по реке, прибивались к берегам, уже не вызывали смущения. Более того, человек перестал быть человеком. Везде установилась кличка и обращение ШАКАЛ. Нужно отдать справедливость, что взгляд этот последовательно осуществлялся в ряде случаев, например: 3 августа с Назинской базы на уч. 5 была отправлена со стрелком т. Шагита лодка с людьми. Их нигде не снабдили, и они оставались голодом, проезжая участки, прося хлеба. Им нигде не давали, и из лодки на каждом участке выбрасывали мертвых. На 5-й участок прибыло 36 чел., из них мертвых 6 чел. Сколько человек выехало, так и не удалось установить. В результате всего из 6 100 чел., выбывших из Томска, к ним 500-600-700 чел. (точно установить не удалось) переброшенных на Назинские участки из других комендатур, на 20 августа осталось 2 200 чел. Все это, особенно остров, осталось неизгладимой метой трудпоселенцев, даже у отъявленного рецидива, видевшего виды на своем веку. Остров прозван Островом Смерти или «Смерть-Остров» (реже остров людоедов)... На острове сейчас травы в рост человека. Но местные жители ходили туда за ягодами и вернулись, обнаружив в траве трупы и шалаши, в которых лежат скелеты. Не только все это заставило меня писать Вам. Беда в том, что среди прибывших на трудовое поселение есть случайные наши элементы. Главная их масса умерла, потому что была менее приспособлена к тем условиям, которые были на острове и на участках, и, кроме того, на этих товарищей прежде всего пала тяжесть произвола, расправ и мародерства со стороны рецидива как в баржах, так и острове и в первое время на участках. Сколько их трудно сказать, также трудно сказать КТО потому, что документы по их заявлению отбирались в местах их ареста органами, производившими изоляцию, главным образом в эшелонах рецидивом на курение. Однако некоторые из них привезли с собою документы: партийные билеты и кандидатские карточки, [комсомольские] билеты, паспорта, справки с заводов, пропуска в заводы и др. 17 и 30 июля пришли эшелоны с деклассированным элементом на р. Паню и ее притоки. Особенно много таких людей именно в комендатурах этой реки и ее притоков. Со слов самих людей, из бесед с ними можно примеры такие факты неправильной ссылки людей.

Река Назина (приток р. Пани):

1. Новожилов Вл. 75 из Москвы. Завод «Компрессор». Шофер, три раза премирован. Жена и ребенок в Москве. Окончил работу, собрался с женой в кино, пока она одевалась, вышел за папиросами и был взят.

2. Гусева, пожилая женщина. Живет в г. Муроме, муж старый коммунист, главный кондуктор на ст. Муром, производ[ственный] стаж 23 года, сын помощник машиниста там же. Гусева приехала в Москву купить мужу костюм и белого хлеба. Никакие документы не помогли.

3. Зеленин Григ. Работал учеником слесаря Боровской ткацкой фабрики «Красный Октябрь», ехал с путевкой на лечение в Москву. Путевка не помогла был взят.

4. Горнштейн Гр. член КСМ с 1925 г. Отец член ВКП(б) с 1920 г., рабочий газового завода в Москве. Сам Горнштейн тракторист совхоза "Паняшково" в Верх-Нячинске. Ехал к отцу. Взят на вокзале, только что сошел с поезда. Документы были на руках.

5. Фролов Арсентий член КСМ с 1925 г. Отец член ВКП(б), подпольщик, работает врачом на ст. Суземка, Зад[падной] области. Сам Фролов взят в Сочи на курортном строительстве «Светлана» (работал плотником). Шел с работы (брат в Вязьме работник ОГПУ).

6. Карпухин МЛ. Ученик ФЗУ б на Сенной (г.москва). Отец москвич и сам Карпухин родился в Москве. Шел из ФЗУ после работы домой и был взят на улице.

7. Голенко Никифор Павл., старик. Из Хоперского округа. Ехал через Москву к сыну на ст. Багашево Курской ж. д. Совхоз «Острый». Взят на вокзале.

8. Шишков рабочий фабрики «Красный Октябрь» в Москве, на этой фабрике работал беспрерывно 3 года. Взят на улице, возвращаясь с работы.

9. Виноградова колхозница из ЦЧО. Ехала к брату в Москву. Брат - начальник милиции 8 отделения. Взята по выходу из поезда в Москве.

10. Адарков Константин. Член бюро КСМ ячейки строительства главного военного порта в Керчи, поехал к матери в Гривно (Подмосковье). Из Гривно поехал в Москву и взят по прибытии поезда.

11. Глухова Фаина строитель, десятник Ташкентского заготскота. Получив очередной отпуск, ездила к дяде в Ленинград, По окончании отпуска, возвращаясь на работу в Ташкент, была взята в Москве с документами и ж.д. билетом.

12. Назин (сейчас при участковой комендатуре в с. Александрово пом[ощник] нач. пожарной охраны Большого Титра, один из работников пожарной охраны Кремля. Взят на улице. Пропуск в Кремль ничего не помог.

Пос. «Новый Путь» на притоке р. Пани:

1. Войкин Ник. Вас. Член КСМ с 1929 г., рабочий фабрики «Красный текстильщик» в Серпухове. Член бюро цехячейки, кандидат в члены пленума фабричного комитета КСМ. много раз ездил на хозполиткампании по командировкам МК КСМ. Три раза премирован. В выходной день ехал на футбольный матч. Паспорт оставил дома.

2. Сивов Пав. Ив. ученик ФЗУ «Промвентиляция» в Москве на Ульяновской. Прописан у брата как малолеток. Паспорта не имел. Шел из ФЗУ с работы домой.

3. Шмелев член КСМ с 1933 г., рабочий завода 24 имени Фрунзе в Москве. Плотник. Паспорт должен получить через два дня. Было соответствующее удостоверение. Шел с работы.

4. Ткачев Пав. Алекс. Член КСМ с марта 1933 г. ВКП(б) 1387815. Взносы уплачены по август 1933 г., отмечено, и отметка закреплена печатью детдома им. ВЦИК (билет на руках, выдан Сокольнич[еским] РК ВЛКСМ). Воспитанник детдома им. ВЦИК в Москве. Детдом в лагеря на ст. Пушкино. С соответствующими документами администрацией детдома Ткачев был послан вместе с другими воспитанником Васильевым за инструментами духового оркестра, которые были оставлены в Москве. Взят по прибытию поезда в Москву. Отец в Москве, сторож, адрес ул. Драгомилова, 2-и Брянский переулок, д.14, кв.5.

5. Васильев Зосим Вл. член КСМ с 1930 г., секретарь ячейки КСМ детдома им. ВЦИК в Сокольниках. Попал в Нарым так же, как и Ткачев, вместе с Ткачевым.

6. Таратынов Никан. Андр. член КСМ с 1930. Секретарь ячейки КСМ колхоза «Оборона страны» Белховского района ЦЧО. Приехал в Москву 4 июня за хлебом.

7. Остротюк Ив. Сол. член КСМ с 1931 г., был у брата в г. Горьком (строительство моста через Волгу), ехал через Москву домой в свой колхоз, с. Сингаевка Бердичевского района Винницкой области. Взят в Москве.

8. Поняев Вас. Евдок. Род. в 1885 г., рабочий, выдвиженец. Десятник горных работ Донбасс, Чистяковскии район, Снежнянское рудоуправление, шахта 4. После операции в связи с травматическим случаем получил отпуск. Ехал домой через Москву (в Донбассе с 1919 г.).

9. Матвеев И. Мих. Рабочий постройки хлебозавода 9 МОСПО. Имел паспорт до декабря 1933 г. как сезонник. Взят с паспортом. По его словам, даже паспорт никто не захотел смотреть.

10. Клещевников Георг. Петр. приехал в Москву с путевкой в школу циркового искусства (рабочий завода тракторных деталей в Саратове).

11. Черкасов Вл. Фед. рабочий завода 24 им. Фрунзе в Москве, токарь, работал на заводе 4,5 года. Взяли на вокзале, возвращался из деревни, куда ездил выяснять, почему не принимают в колхоз его мать.

12. Трофименко Никита Никитович рабочий «Метростроя» в Москве, имел паспорт как сезонник, шел с работы в общежитие.

13. Серов Давид Петрович, мальчик. Взят в Арзамасе. Отец работает на станции Арзамас ремонтным рабочим на ж.д.

14. Тарабрин Петр Мих. Моторист «Казкрайрыбаксоюза» в г. Астрахани. Получил отпуск, приехал в Москву к тетке в гости.

15. Валиев Вал. Самсуд. Кандидат ВКП(б) с 1931 г. Ехал крез Москву в Троицк, переходил с вокзала на вокзал с вещами. Взят на этом пути.

16. Гусев Ст. Петр. Член ВКП(б) с 1932 г. Вступил в Туапсе, билет выдан Туапсинским горкомом. Ехал через Москву на родину. Были все документы.

17. Мосаликин Ник. Як. Кандидат ВКП(б) с 1932 г., Бригадир колхоза в с. «Неведомый колодезь» Томаровского района Белградского округа. Приехал в Москву за хлебом из колхоза.

18. Карасев член ВКП(б), рабочий завода им. Сталина Москве (бывш. АМО), шофер-механик. Взят по выходе из своего ЗРК, где он брал хлеб. На АМО работал с 1924 г., член партии с 1923 г.

Часть партийных и комсомольских документов в данное время хранится в Александровском райкоме ВКП(б) и в Александровско-Ваховской участковой комендатуре Сиблага ОПТУ. Есть люди, завербовавшиеся для работы на окраинах СССР, получили подъемные (по их словам, конечно) несмотря на наличие на руках исчерпывающих документов во время проезда Москвы взяты. Я трезво отдаю себе отчет в том, что написать такое письмо значит взять на себя большую ответственность. Я допускаю, что ряд моментов изложены неточно, могут не подтвердиться или подтвердятся, но не полностью. Допускаю, что многого просто не знаю, потому что пользовался не официальными источниками, но я рассуждаю так: «Еще хуже молчать».

Инструктор-пропагандист Нарымского ОК ВКП(б) ВЕЛИЧКО П[арт]б [илет] 0950224

ГАНО. Ф.3-П. Оп.1. Д.540а. Л.116-126.

Подлинник.

(Впервые документ опубликован В. Шишкиным: «Земля Сибирь». — 1992. — 5–6. — С. 68–70.) См. Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1933–1938 гг. — С. 89–100.

То есть большевикам вообще плевать было — кого они забирают: даже пропуск в Кремль не помог!!! Такая вот была здесь в ту пору «демократия»…

Док. 136

Агибалов Виктор Константинович родился в в 1937 г. в Суйфынхе (в Китае). Рассказ записан собственноручно в 2004 г. (г. Кемерово)

Мой дед, Агибалов Антон Андреевич, был полковником колчаковской армии. В 1920 г. с женой, Евдокией Евдокимовной, и годовалой дочерью Александрой в составе белой армии отступал в Приморье. Эшелон, начальником которого он был, шел по КВЖД через Маньчжурию в Приморье. На последней китайской станции (она называлась Пограничная) дед с семьей оставил эшелон. Эшелон пошел дальше, а дед с бабушкой и дочерью остались жить в Пограничной (теперь она называется Суйфынхе). Там они начали обустраиваться. Построили небольшой дом, купили корову, обзавелись хозяйством. В 1925 г. у них родился сын Константин. Жили безбедно до 1931 г. Однажды дед поехал за дровами к границе и не вернулся. Бабушка с детьми осталась одна. Дочери было 12 лет, а сыну — 6 лет. Через год пришло письмо от деда из Магадана. Оказывается, на границе он был похищен сотрудниками ОГПУ, осужден и отправлен в лагерь на Колыму на 5 лет. Позднее мы узнали, что в 1942 г. он умер в Барабинском лагере, якобы от сердечной недостаточности. Посмертно реабилитирован. В 1935 г. СССР продал КВЖД Японии. Манчжурию стали наводнять японцы… В конце августа 1945 г. в Харбин вошли советские войска… В 1954 г. в СССР началась целинная эпопея… многие, в том числе и моя мать с отчимом, ехать в Союз очень опасались, помня о репрессиях. Я же, насмотревшись советских фильмов, был категорически настроен и твердо решил ехать… Я устроился в автомастерские общества граждан СССР учеником и поступил на автокурсы, так как знал, что это мне пригодится на целине. В конце марта 1955 г. мне пришло долгожданное извещение. Мои родители тоже записались ехать, они не хотели разрывать семью. Мы с бабушкой выехали 24 апреля 1955 г., а родители в июне. Пока стояли на границе, нас так здорово кормили: и тушенка, и конфеты! Мы писали в Харбин об этом изобилии, дешевизне. Только потом поняли, что это изобилие на границе было лишь агиткой для нас и особенно для тех, кто еще не выехал в СССР. Ехали мы по Союзу 14 дней. Привезли наш эшелон в Казахстан в Кустанайскую область, Джетыгаринский район. Попали мы в Шевченковский мясосовхоз на ферму 1. Пока ехали по железной дороге, на каждой станции наш товарняк подолгу стоял. Я наблюдал за местным населением. Народ преимущественно одет был очень бедно. По сравнению с ними мы были одеты превосходно. На мне, например, был габардиновый костюм, пальто, шляпа, приличная обувь. Но здесь, народ в основном ходил в телогрейках и ватных штанах, что очень напоминало Китай. Китайцы все зимой ходили в ватных штанах и куртках. По дороге я впервые услышал, как матерятся женщины. Я был неприятно поражен и постепенно понял, что в культурном отношении между нами «китайцами», как нас называли, и советскими людьми лежит пропасть: в культуре общения, в обхождении, в еде, в одежде, в работе, — во всем. Приехали на станцию Бреды Челябинской области — это была наша конечная остановка. Здесь нас ждали грузовики, и мы 75 км тряслись по проселочным дорогам. Приехали на место назначения вечером. Нас с бабушкой разместили в конторе фермы. Пока размещали вещи, совсем стемнело, я очень устал и лег спать. А в 4 часа утра сквозь сон слышу громкий стук в окно и грубый крик: «Агибалов на работу!» Кое-как, с большим трудом, поднялся, оделся, выхожу на улицу, а там уже сидят наши в телеге, запряженной быками. Нас отвезли на полевой стан работать на прицепах — шла посевная кампания. Всю посевную я там проработал безвыездно. По окончании посевной нас повезли, в качестве поощрения, в райцентр Джетыгару. В Джетыгаре я встретился с нашими харбинцами. Многих из них до этого я и не знал, но отличил наших по одежде. А когда заговоришь с ними, то и по разговору. Мы встречались с ними как с родными. Как я выяснил, наш совхоз и райцентр были заселены ссыльными и бывшими заключенными. Наш управляющий фермой, бухгалтер, бригадиры, учетчики и завхоз все были бывшими заключенными и ссыльными. Отсюда шло и такое обращение с нами, как с зэками. Зарплата была небольшая. На эти деньги я мог купить в местном сельпо только консервы и крупы. Хотя совхоз был мясомолочный, но мяса мы не видели. В июне я получил письмо от мамы, в котором она писала, что их распределили в Акмолинскую область, тоже в совхоз. Но их почему-то сразу из совхоза отпустили, и они уехали в Абакан. Мать звала нас к себе. Я, выбрав момент, поехал на центральную усадьбу совхоза, пришел к директору с заявлением об увольнении. А он порвал заявление и сказал: «Иди работай!» Я заявил, что работать не буду. А он говорит: «Мы тебя посадим!» Оказывается, тогда был такой закон: за 3 дня прогула давали 6 месяцев принудительных работ. Собственно, там, где я работал, была та же принудиловка… меня забрали в армию. С того времени в деревне я больше не жил… Остальные наши [из Китая — А.М.] уехали в Австралию, Германию, Канаду. Живут там припиваючи, как сыр в масле катаются. Не пережили того разочарования, которое пережили мы, попав на свою историческую Родину. Родина, как мы только потом поняли, не баловала своих собственных граждан, не то что нас, бывших эмигрантов…

Итак, сборник свидетельств очевидцев мрачной эпохи 30-х - 50-х гг. подготовили и издали, снабдив документами из архивов: Лопатин Леонид Николаевич доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и психологии Кемеровской государственной медицинской академии. Педагогический стаж с 1966 г. Автор 200 книг и статей по историческим и политологическим проблемам. Лопатина Наталия Леонидовна кандидат культурологи, доцент Кемеровской государственной медицинской академии. Педагогический стаж с 1994 г. Автор 45 книг и статей по философским, культурологическим и историческим проблемам.

см.: Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л. Коллективизация и раскулачивание в воспоминаниях очевидцев. М., 2006.