Так что зверства, поставленные в систему Петром, также не являются полностью его заслугой. Но исключительно принадлежат его предшественникам на Русском троне — таким же масонским царям, как и он сам. Вот, например, что сообщает в 1675 г. проезжавший через Московию голландец Бальтазар Койэтт. В своем рассказе он упоминает о русских людях:
«…которые были арестованы за неплатеж податей, и поэтому ежедневно получали много ударов палками по ногам…» [395] (с. 355).
«…это так больно, что лица, получающие удары, часто громко кричат» [395] (с. 498).
Где же мы про такое изуверство слыхали?
Так ведь Петр I в 1718-м году издал приказ о том, как следует в его палаческом государстве поступать с должниками. А он гласит:
«на правеже дворян и дворянских детей бить до тех мест, покамест с должники не разделаются» [32] (с. 473).
Однако ж еще самым этим таким «Тишайшим» в его «Уложении» это избиение было введено и узаконено. И уже к 1675 г. Койэтт сообщает, что:
«Такое наказание называется “поставить на правеж”» [395] (с. 498).
То есть даже это зверство, просуществовавшее затем более столетия в качестве последствия кем-либо произнесенного мазахистического ухищрения того страшного века «слово и дело», изобретено даже не Петром, но «Тишайшим».
«…несколько лет тому назад был издан закон, по которому обвинитель, не имеющих законных свидетелей, особенно в уголовном деле, сам прежде должен перенести пытку. Если обвинитель вынесет пытку, то обвиняемый обыкновенно находится виновным; если ж пытки он не вынесет, то наказывается тем же, что потерпел бы обвиненный» [395] (с.
530).Причем, любимейшее занятие Петра, вырывание ноздрей, что выясняется, принадлежит тоже не ему, но его предшественникам. Что подтверждает все тот же Койэтт:
«Есть еще много других наказаний для преступников и злодеев, например, вырывание ноздрей, батоги и кнут…
У палача в руках кнутовище, к которому прикреплены три ремня из жесткой необработанной лосиной кожи; ими он бьет так сильно, что каждый раз выступает кровь и спина становится до того кровава, точно с нее содрана кожа. Обыкновенно наказуемым приходится выдерживать таких ударов 20, иногда и 30, после чего они всегда падают в обморок, а иногда и умирают на месте» [395] (с. 498).
Но уже и при следующем из Романовых, Федоре Алексеевиче, все творящиеся при его отце зверства продолжались. Койэтт описывает несколько казней, где опытные каты просто ужасают мастерством своей страшной работы:
«Этот человек, которого так страшно мучили, не сознался, однако, ни в чем, прежде чем его стали бить кнутом… Им бьют с такою силою по голой спине, что каждый удар проникает сквозь кожу и оставляет глубокий рубец в мясе, из которого вытекает кровь. Палач так опытен в этих ударах, что каждый раз бьет по свежей части тела, не трогая два раза того же места.
Этого мучения обвиняемый не мог вынести…» [395] (с. 510).Так что же мы из этих свидетельств узнаем?
Что русского человека в те времена обирали и били, если он не хотел уступать, то есть если не снимал с себя последнего зипуна в пользу этих странных иностраннолюбивых царей. А статьи его доходов изымались:
«Разные городские занятия подвергались отдаче на откуп в пользу казны. В том же Пскове, например, где казенная торговля льном возбуждала такие жалобы, квасники, дегтяры, извощики и байники (банщики) были на откупу и притом с торгов — с наддачею» [130] (с. 409).
На что такое походит?
Так ведь на систему отъема зерна у колхозников большевиками, прекрасно использовавшими в своем грязном деле, что выясняется, опыт первых Романовых, под таким же красным стягом с такими же целями ведущими в ад некогда самую во всем мире святую страну.
И вся страна, как затем и при большевиках, жила в постоянном страхе: любой идиот мог объявить «слово и дело» и любой даже самый богатый человек мог попасть на правеж! Понятно, кто-то мог подговорить какого-нибудь идиота, не имеющего чувства боли, чтобы за хорошую финансовую мзду кого-либо оговорить.
Что это нам такое напоминает?
Стук в дверь в сталинские времена, когда любой даже самый высокопоставленный партработник дрожал от страха, боясь любого ночного шороха. Так ведь и не зря боялся: все палачи последовательно прошли через изобретенную ими же самими систему арестов людей, страшных пыток, а затем и убийства без суда и следствия.
Зачем, спрашивается, такие зверства?
Те и другие властители России представляли собой масонов. А эти сатанисты распрекрасно знали — чем подпитывать бесов революции. А питаются они, что сегодня становится выясненным из их же работ на изотерические темы, людской болью! Вот для каких нужд устраивались эти издевательства над людьми как во времена захвативших Русь масонских царей, так затем и во времена захвата ее уже нынешними еврейскими революционерами.
И не Ленин первым изобрел институт заложников. Но Алексей Михайлович — наследник «славных дел» лжепатриарха Филарета и его сына — лже-выбранного якобы русским народом лже-Русского царя Михаила:
«…по царскому указу в Москву для работ на Китайгородской крепости велено было отправляться мастерам каменных и кирпичных дел из Вологды. Царь строго наказывал вологодскому воеводе: “А которые учнут хорониться, сыскивать жен их и детей и метать их в тюрьмы, покамест мужья их не объявятся, и, учиняя им наказание за укрывательство, выслать их к Москве. А буде тех каменщиков и кирпичников воеводы не вышлют и какими-либо мерами начнут их укрывать, и за тем наши каменные и кирпичные дела станут, и тебе от нас, великого государя, быть в опале и жестоком наказании, а поместья ваши и вотчины мы, великие государи, укажем отписать на нас, великого государя”.
Ремонт крепости был закончен в 1681 году при царе Федоре Алексеевиче» [179] (с. 124).
Бодяга же вся эта, когда Алексей Михайлович пытался впервые в истории России ввести институт заложничества, столь затем прекрасно используемый как петровскими, так и ленинскими комиссарами, свирепо наблюдающими «за добрым порядком», напомним, тянулась еще с 1658 г. То есть на протяжении более чем двух десятков лет русский человек тогда пытался противиться, каким-то нам теперь неизвестным образом, красному молоху филаретовской революции. Здесь несколько более четко проявляется деятельность нашего «Тишайшего», указывая на то, почему его эпоха не позволила русскому населению России увеличиться, но спустя половину столетия так и остаться на месте: все вновь рождаемые люди в его эту «тихую» эпоху куда-то странным образом тайно исчезали. Теперь начинает хоть несколько проявляться — куда.
Так что насчет личности Филарета Романова, что выясняется, — зачинателя петровской революции, становится все ясно.
«По-прежнему в эти годы правительство старалось об удержании жителей на своих местах, гонялось за беглыми, водворяло на прежних местах жительства. В случае второго побега виновных стали теперь ссылать в сибирские города…
…Безпресстанные побеги показывают, что крестьяне владельческие были не довольны своим положением. Они во множестве уходили под покровительство монастырей… Дворяне и дети боярские жаловались, что их крестьяне и холопы, убегая от них в монастырские имения, приходят назад и подговаривают других крестьян и холопей к побегу, а иногда и сжигают владельческие усадьбы» [130] (с. 409).
То есть русский человек, почувствовав на себе все возрастающее давление со стороны светских властей, стал уходить под защиту своей Матери — Церкви. Потому явно ведущее прамасонскую политику правительство Романовых (что просматривается теперь уже более чем отчетливо), порешило ввести законодательства, ограничивающие права русского духовенства:
«…Алексей Михайлович… создав Монастырский приказ, лишил Церковь прав, принадлежащих ей…» [255] (с. 224–225).
Странно такое слышать о «Тишайшем». Однако ж если пристальнее взглянуть на его воспитателей, приставленных к нему замутившим всю нами вскрываемую историю Филаретом, то удивления сами собою отпадут:
«Кто воспитывал царевича, кто влиял на него? Во-первых, конечно, отец и дед, во-вторых, приставленные к нему наставники: Б.И. Морозов, затем Ф.М. Ртищев, затем духовник Стефан Вонефатьев — все это грекофилы, можно сказать антинациональны…» [253] (с. 295).
Но, на самом деле, воспитатели Алексея вовсе не были исключительно грекофилами. Вот что о них же сообщается в более поздние времена:
«К кругу латинников принадлежали достаточно влиятельные при дворе люди: …окольничий Федор Ртищев, свояк царя Борис Морозов…» [112] (с. 102).
Так что не были Ртищев и Морозов, что выясняется, никакими ни грекофилами, ни латиноманами. Все они, совместно с Филаретами–Иоасафо-Иосифами и Михаилами–Алексеями–Федорами, страдали единственной болезнью, и сегодня наиболее распространенной в правящих кругах — от Грефа до Чубайса — чужебесием.
«Придворные сторонники западной культуры, как Морозов и Ртищев, дорожа немцами… привечали греков и киевлян, как церковных учителей, и помогали Никонову предшественнику, патриарху Иосифу, который тоже держался обновительного направления вместе с царским духовником Стефаном Вонифатьевым…» [178] (с. 243).
Но и все уже столько раз оговоренные признаки обмирщения высших кругов того еще допетровского общества вновь всплывают на поверхность:
«Алексей Михайлович, воспитанный западником Морозовым, весьма интересовался виршеплетством, пытался и сам писать стихи (письмо Ромодановскому), и к тому же был любителем театра… В 1672 году он поручает Артамону Матвееву договориться об устройстве театра с немецкой слободой. Во главе дела стал пастор Иоганн Готфрид Грегори, который начал театральные представления в этом же году в летней резиденции царя, в селе Преображенском» [149] (с. 141).
А ведь за подобные-то штучки, да по правилам св. 6-го Константинопольского Собора, что проходил в городе Труле, вот что нашему этому якобы «святоше», якобы чемпиону мира по отбиванию поклонов (якобы по тысяче кряду), полагается. Правило за №81 гласит:
«Святый Вселенский собор сей совершенно возбраняет быти смехотворцам, и их зрелищам, такожде и зрелища звериные творити и плясания на позорищи. Аще же кто настоящее правило презрит, и предастся которому либо из сих возбраненных увеселений: то клирик да будет извержен из клира, а мирянин да будет отлучен…» [171] (с. 104).
Но не только где-то еще на отшибе за немецкой слободой баловался западническими поветриями, за что должен был подвергнуться отлучению от Церкви, наш якобы самый набожный на Руси правитель. Но уже и в самом центре Москвы, в самом Кремле, обнаруживаются эти модные сооружения, в виду более чем реального существования которых следует серьезно призадуматься в правоте разнесенной пропагандой некой такой особой набожности этого «Тишайшего»:
«Потешный дворец — место, где происходило комедийное действо при царе Алексее. Эти западно-европейские зрелища мирно уживались с преданиями русской старины, но человека 60–70 гг. XVII столетия еще шокировала эта близость православной церкви к игрищам нехристей-немцев…» [169] (с. 170).
И когда эти игрища уже были вынесены из подмосковного села в сам Кремль, то такое соседство сорока сороков с капищем Вельзевула и действительно не могла не шокировать московского обывателя, напомним, еще той набожной — допетровской Руси.
А пристрастие Алексея Михайловича к западным увеселениям отмечают в своих записках о тех времен Московии и сами немцы. Вот что сообщает на эту тему, например, в своем «Полном описании России» немец Шлейссинг. Алексей Михайлович, с его слов:
«…также держал при своем дворе много немецких музыкантов и комедиантов» [319] (с. 113).
Но вот еще какими темными делишками увлекалось высшее общество при нашем таком «Тишайшем» царе, якобы замоленном сверху донизу и чуть ли ни днюющем и ночующем в церкви:
«С. Полоцкий, А. Энгельгардт и С. Коллинс предъявляли ему свои астрологические выкладки… [531] (с. 151).
…царь приглашал на службу ко двору и Адама Олеария в качестве астронома, которого московиты считали злым колдуном [532] (с. 554).
“Астрологическими аллегориями все более насыщалась придворная поэзия — орации, предназначавшиеся для дворцовых празднеств и включавшие в основном общеизвестные чиновникам государева двора понятия и символы. Некоторые из таких сочинений содержали прямые указания на прогностические возможности астрологии” [533] (с. 153)» [253] (с. 280).
Вот какими поветриями был наполнен двор при Алексее Михайловиче.
И как же выглядела эта его столь странно не православная деятельность на фоне его напускной набожности?
«Церковь всегда относила волхование и ворожбу к тяжким грехам, однако, убеждаемся, что “альманашная премудрость” проникла, и в высшую церковную и светскую среду» [253] (с. 281).
Причем, имеются тому и письменные доказательства. Например:
«День 3 и 4, то есть пяток и суббота добро и по взору планид имеют во обое действие, то есть во отворение жил и рожечное кровопускание доволство (В июне 1664 г. благоприятными днями, как установил Коллинс, были 3-е и 4-е числа. О.Р. Хромов обнаружил сведения о том, что 3 июня Алексею Михайловичу действительно делалось кровопускание, см.: [534] (с. 420). Из этого следует, что астрологические расчеты Самуила Коллинса учитывались при проведении кровопусканий Алексею Михайловичу)» [403] (с. 209).
Так что слухи и басни о мировом лидерстве по отбитию поклонов царем Алексеем, а также его смиренному простаиванию чуть ли ни сутками в храме, слишком преувеличены. Ведь именно гадательная наука является основным искусством халдеев Вавилона, стоящих на службе не у кого-нибудь, но у самого Ваала — б-га нечистот и нечистой силы. Там же находится и сооруженный воспитанником Матвеева и Морозова потешный дворец, представляющий собою уже чисто материальные доказательства построения в Кремле, цитадели Православия, языческого капища. По соседству, между прочим, с Дворцовым Судным Приказом.
Так что общество при Алексее Михайловиче разлагалось. Не менее ускоренными темпами, что и расставляет в данной истории все точки над i, разлагался и труп почившего патриарха Иосифа, духовно окормлявшего весь этот безпредел. Вот что пишет об этом сам Алексей Михайлович. Все придворные от его трупа куда-то поразбежались, хоть и должны были, что соответствовало чину почившего патриарха, быть при нем, проводя безпрерывные службы у его тела. А остался лишь один, читающий Псалтирь. Да и тот трясся от страха, когда царь к нему подошел. Да и было с чего — труп разлагался буквально на глазах. Вот что на укор Алексея Михайловича ответил этот священник:
«“…страх нашел великий, в утробе у него, святителя, безмерно шумело, так меня и страх взял; вдруг взнесло живот у него, Государя, и лицо в ту ж пору стало пухнуть: меня и страх взял, думал, что ожил, для того я и двери отворил, хотел бежать”…а вот и при мне грыжа грыжа-то ходит очень прытко в животе, как есть у живого; и мне пришло помышление… побеги ты вон, тотчас тебя, вскоча, удавит! И я, перекрестясь, взял за руку его, света, и стал целовать… Да в ту ж пору как есть треснуло у него в устах, и я досталь испужался, да поостоялся, так мне полегчало от страха…» [178] (с. 48).
Так разлагался патриарх. Что-то подобное его необычайно быстрому разложению следовало наблюдать и в том московском обществе, которое историками почему-то общепризнанно считать чуть ли ни святым.
И в довершение этой нам ранее не видимой упрятанной за пропагандой политики последователей Филарета Романова следует обратить внимание и на пестуемый им порок:
«Пьянство, покровительствуемое правительством…» [130] (с. 409).
То есть даже напойная казна Петра не является его собственным изобретением, но лишь наследием «славных дел» лжепатриарха Филарета, порешившего узаконить спаивание русского человека.
Понятно дело, нам нелегко понять, а в особенности сегодня, когда русским людям, вместо работы, кругом и всюду предлагается необычайно дешевое спиртное и страна за счет такой государственной политики практически спилась, что искони на Руси никогда пьянства не бывало. Ведь вот как здесь обстояло по данной части еще во времена Иоанна Грозного. Генрих Штаден, враг Ивана Грозного, вот что сообщает об основном отличии быта в Московии иноземцев, по тем временам просто врожденных алкоголиков:
«Во дворе он волен держать и кабак: русским это запрещено, у них это считается большим позором» [289] (с. 122).
То есть пьянство на Руси, о чем свидетельствует даже наш более чем явный недоброжелатель, во времена Ивана Грозного считалось большим позором. А вот что получал ежедневно все тот же Генрих Штаден после поступления на русскую службу:
«1 ½ ведра (Spann oder Eimer) меда…» [289] (с. 131).
Которое, что и без дополнительных пояснений понятно, он должен был за этот день вылакать. Что такое полтора ведра? Это 30 кружек!
Вот еще высказывание о времяпрепровождении иноземных наймитов, находящихся на русской службе:
«Войсковые офицеры живут весьма праздно, ибо, если они не в походе, у них нет никаких дел, кроме лишь того, что они по утрам должны приветствовать князя, стоящего во главе посольского приказа, да и то не всегда. В остальное время они ходят друг к другу в гости и проводят целые дни в курении табака и попойках» [352] (с. 127).
Так что о пьянстве иностранцев нам было распрекрасно известно, а потому белый человек, то есть русский, всю эту шушеру чухонскую закупал на службу себе исключительно за огненную воду. Без которой она, эта шушера, жить, что и сама подтверждает, в ту пору просто не могла.
То же засвидетельствовал и Михалон Литвин — иной враг нашего государства:
«В Московии… нигде нет кабаков» [288] (с. 78).
То есть строго запрещено корчмарство — спаивание русского населения страны (иностранцам, находящимся у нас на службе, пьянство не возбраняется). Потому Михалон Литвин на такое сетует:
«А так как москвитяне воздерживаются от пьянства, то города их славятся разными искусными мастерами; они, посылая нам деревянные ковши и посохи, помогающие при ходьбе немощным, старым, пьяным, [а также] чепраки, мечи, фалеры и разное оружие, отбирают у нас золото (московские седла и уздечки имелись даже у литовских великих князей [535] (с. 28)» [288] (с. 78).
Но и Гербертштейн, половиной столетия спустя, утверждает все то же:
«русским, за исключением нескольких дней в году, запрещено пить мед и пиво» [287].
А вот что сообщает на эту тему побывавший в Московии в 1581 г. посланник папы римского Паоло Кампани:
«Пьянство среди простого народа карается самым суровым образом, законом запрещено продавать (водку) публично в харчевнях…» [399] (с. 83).
Причем, никаких сухих законов у нас никогда не бывало. Потому как народ русский, по ту еще пору, просто умел пить:
«Не было его [пьянства — А.М.], как порока, разъедающего народный организм. Питье составляло веселье, удовольствие» [459] (с 7).
И если бы не существовало в этой области со стороны врагов русского человека специальных программ, ни о каком пьянстве среди наших соотечественников и речи никогда бы и не было. На праздничке хлобыстнул спиртного в меру, но чтоб не развезло, а не пьющий человек он знает свою норму, ну и достаточно. Поплясал, попел, повеселился всласть. Ну и хорош — баиньки «в люлю». Ведь завтра на работу. А потому голова не должна быть тяжелой. Если труд коллективный предстоит, то подведешь своих соработников — артельщиков. Если работаешь один — подведешь свою семью. Зачем перепивать лишнего? Кстати, и про вероисповедание наше также здесь не следует забывать. Ведь покаявшись священнику в чрезмерном потреблении алкоголя, не выполнить обещанное — дело у нас, в истинно Русской Церкви, просто невозможное. Ведь если ты в чем-то покаялся, а исправляться не желаешь, то можешь схлопотать епитимию сроком до 9 лет отлучения от причастия! Потому, русский человек — это испокон веку — трезвый человек.
Именно по этой причине, что уже для себя подметили все цитируемые выше иностранцы, хоть и не упускают никогда и малейшего случая о нас какую-нибудь гадость высказать, в один голос сообщают о необыкновенной трезвости образа жизни русского человека. Пытаются, понятно, меряя по себе, объяснить это жестокостью законов — ведь у них такой трезвенности можно достигнуть лишь при отрубании рук и ног. Потому меряют на свой протестантско-католический аршин. Но, не являясь православным, человеку трудно понять натуру иного образа мысли человека. Потому понятно это их стремление видения нашей страны в качестве чуть ли ни тюрьмы народов. Однако ж притом даже и они не могут не быть справедливы в оценке отношения русского человека к тем своим соотечественникам, которые ну никак не хотят знать нормы в потреблении спиртного. Посол Австрии при царе Федоре Иоанновиче, Николай Варкоч (1593 г.):
«…опьянение считается гнусным состоянием» [397] (с. 35); [452] (с. 166).
И даже в смутные времена Московия обходится без спиртного. Вот что об этом сообщает иной враг нашего государства — поляк Маскевич:
«Москвитяне наблюдают великую трезвость, которой требуют строго от вельмож и от народа. Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет во всей России, негде купить ни вина, ни пива… Пьяного тотчас отводят в бражную тюрьму, нарочно для них устроенную (там для каждого рода преступников есть особенная темница), и только чрез несколько недель освобождают из нее, по чьему-либо ходатайству. Замеченного в пьянстве вторично, снова сажают в тюрьму надолго, потом водят по улицам и нещадно секут кнутом, наконец освобождают. За третью же вину, опять в тюрьму, потом под кнут; из под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом парят виновного раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело. Но если и такое исправление не поможет, он остается в тюрьме, пока сгниет» [428] (с. 56).
И вот откуда взялся этот сохранившийся до самого завершения смутных времен порядок в Русском государстве по отношению к горьковскому дну, столь сегодня ставшему для наших уничтожаемых им городов и особенно деревень привычным:
«…такая строгость была введена Борисом Годуновым, который не терпел пьянства» [428] (прим. 52 к с. 56).
Однако же именно патриархом Тушинского вора, в очередной раз подтверждая всю гниль сущности этого масонского ставленника, и вводится пьянство в России. Которое и поддерживается им до самой его смерти в 1633 году.
Но вводится им не только пьянство, о чем теперь мы узнаем (пьянство, покровительствуемое правительством), но и табакокурение, появление которого у нас затем будет переписано на Петра I:
«…по предложению патриарха [Иоасафа], великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его» [267] (с. 181).
Что мы из этой фразы узнаем до боли знакомое в странности повторения нашей истории?
Так ведь нынешний наш патриарх аккурат и является водочно-сигаретным магнатом. Ведь аккурат на этом же «бизнесе», который он скопировал у патриарха еще того — Тушинского вора, он «наварил» 4 миллиарда долларов!!!
Так что история вновь повторилась.
Повторилась и фальшивая война времен «перестройки» якобы за народную трезвость, когда под корень были уничтожены виноградные плантации страны. То есть уничтожено вино нормальное, а введено, взамен, использование для изготовления веселящих напитков некачественных технических спиртов, определенный процент которых составляют так и вообще — яды. Потому счет потравленного насмерть таким способом народа уже переваливает за миллион.
И что же мы теперь обнаруживаем?
У нашего нынешнего сигаретно-водочного магната был, что выясняется, великолепный в данной области уничтожения русского населения России предшественник. И еще какой! Ведь именно его потомству якобы и обязан теперь по гроб жизни своим существованием русский народ…
Однако ж выясняется, что прекратил спаивание народонаселения России запущенной к нам в Москву заграницей уж никак не первый Романов, которому якобы столь чем-то и обязан по гробовую доску русский народ. Но сменивший Филарета патриарх, очевидно, в эту затею масонов оказавшийся не посвященным.
Библиографию см.: СЛОВО. Серия 3. Кн. 2. Клятва 1613 г. http://www.proza.ru/2017/05/10/1676
Свежие комментарии